Когда я была молода… (лет в 13-14), я любила читать советскую фантастику, чем вызывала неудовольствие школьной библиотекарши, потому что я таскалась в библиотеку постоянно, и набирала много книг. Тогда-то я и запала на Стругацких, мне казалось, что у них какой-то близкий мне язык, очень понятный и родной. Сначала читала у них популярное, потом разное, потом нашла перечень всех их произведений, и среди прочих, там фигурировало название «Улитка на склоне». Меня это впечатлило, так как в то время я увлекалась всем восточным, и символ улитки всегда использовался в хокку и каких-либо философских изъяснениях. К произведению своему Стругацкие взяли одним из эпиграфом знаменитый стих:
Тихо, тихо ползи,
Улитка, по склону Фудзи
Вверх, до самых высот!
В библиотеке книги этой не оказалось, я решила купить ее. Купила, и аж в двух экземплярах. Оказывается, что изначальный вариант «Улитки на склоне» назывался «Беспокойство». (После публикации «Беспокойства» стало известно, что изначально Лес располагался не на абстрактной безымянной планете, а на знаменитой Пандоре, упоминающейся в нескольких произведениях Стругацких).
Сюжет довольно сложный:
«Лингвист Перец, давно мечтавший увидеть Лес, находится в «Управлении по делам леса». Но в лес его не пускают, не дают пропуска. И уехать на материк у него не получается, не дают машину. Перецу остается только наблюдать за Лесом с обрыва и поражаться абсурдности жизни Управления.
Несколько лет назад Кандид, исследователь Леса, разбился на вертолете в джунглях и потерял память. Его выходили аборигены. Кандида периодически посещают обрывочные воспоминания о его прошлом, и он пытается вернуться назад, на биостанцию, к людям. Ему мешает Лес, полный опасностей, и аборигены, своей болтовней лишающие последней возможности мыслить логически…».
Эти произведения произвели на меня странное впечатление: я до этого любила лес, а потом поняла, что не только я одна в нём нахожу что-то такое же таинственное, как будто это отдельный мир. В подростковом возрасте часто гуляла в лесу, там было спокойно. Еще одним эпиграфом к книге были строки Пастернака:
- За поворотом, в глубине
лесного лога
готово будущее мне
верней залога…Его уже не втянешь в спор
И не заластишь,
Оно распахнуто, как бор,
Всё вглубь, всё настежь.
Обложка моей книги выглядела так:
Больше всего меня там всегда цеплял следующий абзац:
«…Я рвался сюда, и вот я попал сюда, и я наконец вижу лес изнутри, и я ничего не вижу. Я мог бы придумать все это, оставаясь в гостинице, в своем номере с необитаемыми койками, когда не спится, когда все тихо. Наверное, все, что есть здесь, в лесу, я мог бы придумать: и русалок, и бродячие деревья, и этих щенков, как они превращаются в лесопроходца Селивана, – все самое нелепое, самое святое. И все, что есть в Управлении, я могу придумать и представить себе, я мог бы оставаться у себя дома и придумать, лежа на диване рядом с радиоприемником, слушая симфоджазы и голоса, говорящие на незнакомых языках. Увидеть и не понять – это все равно что придумать. Я живу в мире, который кто-то придумал, не затруднившись объяснить его мне, а может быть, и себе… Тоска по пониманию, вдруг подумал Перец. Вот чем я болен – тоской по пониманию».
